Неточные совпадения
Сергей Иванович внимательно слушал, расспрашивал и, возбуждаемый новым слушателем, разговорился и высказал несколько метких и веских замечаний, почтительно оцененных молодым доктором, и
пришел в свое, знакомое
брату, оживленное состояние духа, в которое он обыкновенно
приходил после блестящего и оживленного разговора.
Когда Левин со Степаном Аркадьичем
пришли в избу мужика, у которого всегда останавливался Левин, Весловский уже был там. Он сидел в средине избы и, держась обеими руками зa лавку, с которой его стаскивал солдат,
брат хозяйки, за облитые тиной сапоги, смеялся своим заразительно-веселым смехом.
— Твой
брат был здесь, — сказал он Вронскому. — Разбудил меня, чорт его возьми, сказал, что
придет опять. — И он опять, натягивая одеяло, бросился на подушку. — Да оставь же, Яшвин, — говорил он, сердясь на Яшвина, тащившего с него одеяло. — Оставь! — Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во рту, что…
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего
брата, тем чаще и чаще ему
приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
— Ну, иди, иди, и я сейчас
приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на
брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с
братом. — Ну, а во время дождя где ты был?
Когда он проснулся, вместо известия о смерти
брата, которого он ждал, он узнал, что больной
пришел в прежнее состояние.
— Ну так войдите, — сказала Кити, обращаясь к оправившейся Марье Николаевне; но заметив испуганное лицо мужа, — или идите, идите и
пришлите за мной, — сказала она и вернулась в нумер. Левин пошел к
брату.
— Ну, полно,
брат, экой скрытный человек! Я, признаюсь, к тебе с тем
пришел: изволь, я готов тебе помогать. Так и быть: подержу венец тебе, коляска и переменные лошади будут мои, только с уговором: ты должен мне дать три тысячи взаймы. Нужны,
брат, хоть зарежь!
— «Ну,
брат, Илья Парамоныч,
приходи ко мне поглядеть рысака: в обгон с твоим пойдет, да и своего заложи в беговые; попробуем».
—
Пришла очередь и мне сказать слово, паны-братья! — так он начал.
Дуня из этого свидания по крайней мере вынесла одно утешение, что
брат будет не один: к ней, Соне, к первой
пришел он со своею исповедью; в ней искал он человека, когда ему понадобился человек; она же и пойдет за ним, куда пошлет судьба.
Дунечка, наконец, не вытерпела и оставила Соню, чтобы ждать
брата в его квартире; ей все казалось, что он туда прежде
придет.
Я пошел было тотчас к Софье Семеновне, потому,
брат, я хотел все разузнать, —
прихожу, смотрю: гроб стоит, дети плачут.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего,
придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как,
брат, себя чувствуешь?
— Не сердись,
брат, я только на одну минуту, — сказала Дуня. Выражение лица ее было задумчивое, но не суровое. Взгляд был ясный и тихий. Он видел, что и эта с любовью
пришла к нему.
«И многие из иудеев
пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о
брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы
брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог».
«Мария же,
пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы
брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?»
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя
придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и
братом.
Хоть я и настаивал давеча, что в присутствии вашего
брата не желаю и не могу изъяснить всего, с чем
пришел, тем не менее я теперь же намерен обратиться к многоуважаемой вашей мамаше для необходимого объяснения по одному весьма капитальному и для меня обидному пункту.
Им теперь не до меня, да и мне надо освежиться, потому,
брат, ты кстати
пришел; еще две минуты, и я бы там подрался, ей-богу!
Вот ты меня осчастливил теперь, Родя, что зашел, а она-то вот и прогуляла;
придет, я и скажу; а без тебя
брат был, а ты где изволила время проводить?
Гораздо чаще своего
брата посещал Базарова Николай Петрович; он бы каждый день
приходил, как он выражался «учиться», если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его.
— Мы познакомились, отец! — воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. — Федосья Николаевна, точно, сегодня не совсем здорова и
придет попозже. Но как же ты не сказал мне, что у меня есть
брат? Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
К вечеру другого дня Самгин чувствовал себя уже довольно сносно, пил чай, сидя в постели, когда
пришел брат.
Дома на столе Клим нашел толстое письмо без марок, без адреса, с краткой на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это
брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил
прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью, с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг на немецком языке.
Брат Дмитрий недавно
прислал длинное и тусклое письмо, занят изучением кустарных промыслов, особенно — гончарного.
Клим тоже ушел, сославшись на усталость и желая наедине обдумать
брата. Но,
придя в свою комнату, он быстро разделся, лег и тотчас уснул.
Приходя к ней, он заставал Гогиных, —
брат и сестра всегда являлись вместе; заставал мрачного Гусарова, который огорченно беспокоился о том, что «Манифест» социал-демократической партии не только не объединяет марксистов с народниками, а еще дальше отводит их друг от друга.
— Мой
брат недавно
прислал мне письмо с одним товарищем, — рассказывал Самгин. —
Брат — недалекий парень, очень мягкий. Его испугало крестьянское движение на юге и потрясла дикая расправа с крестьянами. Но он пишет, что не в силах ненавидеть тех, которые били, потому что те, которых били, тоже безумны до ужаса.
Клим Самгин решил не выходить из комнаты, но горничная, подав кофе, сказала, что сейчас
придут полотеры. Он взял книгу и перешел в комнату
брата. Дмитрия не было, у окна стоял Туробоев в студенческом сюртуке; барабаня пальцами по стеклу, он смотрел, как лениво вползает в небо мохнатая туча дыма.
— Да я… не знаю! — сказал Дронов, втискивая себя в кресло, и заговорил несколько спокойней, вдумчивее: — Может — я не радуюсь, а боюсь. Знаешь, человек я пьяный и вообще ни к черту не годный, и все-таки — не глуп. Это,
брат, очень обидно — не дурак, а никуда не годен. Да. Так вот, знаешь, вижу я всяких людей, одни делают политику, другие — подлости, воров развелось до того много, что
придут немцы, а им грабить нечего! Немцев — не жаль, им так и надо, им в наказание — Наполеонов счастье. А Россию — жалко.
Из окна своей комнаты Клим видел за крышами угрожающе поднятые в небо пальцы фабричных труб; они напоминали ему исторические предвидения и пророчества Кутузова, напоминали остролицего рабочего, который по праздникам таинственно, с черной лестницы,
приходил к
брату Дмитрию, и тоже таинственную барышню, с лицом татарки, изредка посещавшую
брата.
Было около полуночи, когда Клим
пришел домой. У двери в комнату
брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо в плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
— Ну,
брат, — дивился Тарантьев, насилу
приходя в себя, — мне бы и во сне не приснилось! — Ну, а она что?
Теорий у него на этот предмет не было никаких. Ему никогда не
приходило в голову подвергать анализу свои чувства и отношения к Илье Ильичу; он не сам выдумал их; они перешли от отца, деда,
братьев, дворни, среди которой он родился и воспитался, и обратились в плоть и кровь.
— Да, да, помню. Нет,
брат, память у меня не дурна, я помню всякую мелочь, если она касается или занимает меня. Но, признаюсь вам, что на этот раз я ни о чем этом не думала, мне в голову не
приходил ни разговор наш, ни письмо на синей бумаге…
— О, о, о — вот как: то есть украсть или прибить. Ай да Вера! Да откуда у тебя такие ультраюридические понятия? Ну, а на дружбу такого строгого клейма ты не положишь? Я могу посягнуть на нее, да, это мое? Постараюсь! Дай мне недели две срока, это будет опыт: если я одолею его, я
приду к тебе, как
брат, друг, и будем жить по твоей программе. Если же… ну, если это любовь — я тогда уеду!
— Я настолько «мудра»,
брат, чтоб отличить белое от черного, и я с удовольствием говорю с вами. Если вам не скучно,
приходите сегодня вечером опять ко мне или в сад: мы будем продолжать…
— Нет,
брат, пока нет желания, а если будет, может быть, я тогда и
приду к вам…
Через день
пришел с Волги утром рыбак и принес записку от Веры с несколькими ласковыми словами. Выражения: «милый
брат», «надежды на лучшее будущее», «рождающаяся искра нежности, которой не хотят дать ходу» и т. д., обдали Райского искрами счастья.
Я решил прождать еще только одну минуту или по возможности даже менее минуты, а там — непременно уйти. Главное, я был одет весьма прилично: платье и пальто все-таки были новые, а белье совершенно свежее, о чем позаботилась нарочно для этого случая сама Марья Ивановна. Но про этих лакеев я уже гораздо позже и уже в Петербурге наверно узнал, что они, чрез приехавшего с Версиловым слугу, узнали еще накануне, что «
придет, дескать, такой-то, побочный
брат и студент». Про это я теперь знаю наверное.
Ее поражало то, что эта красивая девушка из богатого генеральского дома, говорившая на трех языках, держала себя как самая простая работница, отдавала с себя другим все, что
присылал ей ее богатый
брат, и одевалась и обувалась не только просто, но бедно, не обращая никакого внимания на свою наружность.
Это был швейцар из банка; он
пришел сюда проведать своего
брата, судимого за подлог.
По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна. В окнах был свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь
пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал
брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
—
Брат совсем не ожидал, — пробормотал было Алеша, — он был уверен, что она не
придет…
Однажды он
пришел ко мне и говорит: если убил не
брат, а Смердяков (потому что эту басню пустили здесь все, что убил Смердяков), то, может быть, виновен и я, потому что Смердяков знал, что я не люблю отца, и, может быть, думал, что я желаю смерти отца.
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на
брата вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но
брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет
прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
— Алеша, я ведь не велел
приходить! — свирепо крикнул он
брату. — В двух словах: чего тебе надо? В двух словах, слышишь?
Слушай: если два существа вдруг отрываются от всего земного и летят в необычайное, или по крайней мере один из них, и пред тем, улетая или погибая,
приходит к другому и говорит: сделай мне то и то, такое, о чем никогда никого не просят, но о чем можно просить лишь на смертном одре, — то неужели же тот не исполнит… если друг, если
брат?
Многие-де из
братии тяготятся ходить к старцу, а
приходят поневоле, потому что все идут, так чтобы не приняли их за гордых и бунтующих помыслом.